Анатолий Золотухин: Мы можем говорить о веке газовой энергетики

Один из наиболее известных российских экспертов по развитию газовой промышленности, проректор по международной работе РГУ нефти и газа имени И. М. Губкина профессор Анатолий Борисович Золотухин дал эксклюзивное интервью порталу Pro-Gas. Напоминаем, что РГУ нефтии газа имени И. М. Губкина является партнером нашего портала.

- Хотелось бы поговорить о глобальных перспективах газа. Международное энергетическое агентство в докладе 2011 г ставит вопрос о наступающей золотой эре газа. Именно ставит знак вопроса – наступает ли эта эра газа? А для вас это вопросительный знак или утверждение? Становится ли газ приоритетным топливом в глобальном масштабе?

- Для меня это вопрос достаточно простой. Все то, что человек задумывает, рано или поздно реализуется. И не надо прикладывать очень больших усилий, чтобы следующую эпоху потребления углеводородных ресурсов сделать эпохой газовой. Газовых запасов у нас осталось больше, чем нефтяных. Хотя я и не верю, что нефтяной пик прошел и падение добычи жидких углеводородов будет наблюдаться. Думаю, что это не совсем так, потому что жидкие углеводороды – понятие растяжимое, есть нетрадиционные ресурсы нефти, которые многократно превосходят ресурсы традиционные. И если эти ресурсы вовлечь в активную разработку, то добыча нефти может только расти, причем не один десяток лет. Тем не менее, добыча газа будет расти быстрее, и вообще ресурс газовый намного больше. Скажем так, если оценивать нетрадиционные газовые ресурсы, то эта оценка будет близка к 15 триллионам тысяч кубических метров, или 15 триллионов тонн нефтяного эквивалента. Это колоссальная цифра! Если сравнить с тем, сколько все человечество израсходовало за всю свою историю – некоторые из наших ученых знают это, – мы израсходовали порядка 230 миллиардов тонн нефтяного эквивалента (здесь учтены все энергетические ресурсы, включая нефть и газ). Если мы говорим о 15 триллионах тонн нефтяного эквивалента, то понятно, что разница составляет почти два порядка. Т.е. это очень большие ресурсы, и нам, если понадобится, их хватит на многие десятилетия, если не столетия.

Теперь вопрос: если понадобится, то почему? Дело в том, что, конечно же, углеводороды нужны будут, в этом нет никакого сомнения. Но, как говорил Менделеев, топить нефтью и газом, можно добавить, это все равно, что топить ассигнациями. Конечно, к этим видам ресурсов нужно относиться с большим вниманием и осторожностью, расходовать их бережно. Нельзя их пускать в дым или в топку. Это ресурс очень интересный для нефтехимической, нефтеперерабатывающей промышленности. В этом смысле этот ресурс будет употребляться неограниченное время, потому что мы открываем все больше областей, в которых этот ресурс можем использовать разумно. С точки зрения энергетического ресурса, рациональности использования того, что у нас есть, для газа складывается более предпочтительная ситуация, чем для нефти, поэтому мы можем говорить о веке газовой энергетики. Не вообще газа как такового, потому что нефть как ценное сырье будет использоваться еще очень долго, а именно о газовой энергетике. Есть известная поговорка, что каменный век закончился не потому, что кончились камни. Вот что придет на смену газу, сказать или предсказать трудно, это надо фантастов спрашивать, потому что никто из сферы энергетики, наверное этого не знает. Мы слишком много знаем для того, чтобы делать предположения, которые выходят за рамки наших знаний. Поэтому и я не буду говорить о том, что придет на смену газу, но наверняка газ как энергетический источник будет заменен каким-то другим, но каким – поживем, увидим.

- Как вы оцениваете конкуренцию между газом и атомом?

- Вопрос-то хороший, но тут надо понимать человеческую психологию. Дело в том, что недавние печальные события в Фукусиме показали, что даже в такой высоко развитой в технологическом отношении стране, как Япония, все равно могут случиться неприятности с атомными станциями. Такого долгосрочного заражения никакая страна у себя иметь не хочет. Поэтому сейчас пересматриваются концепции развития энергетики в некоторых странах Европы. Например, Германия не хочет иметь у себя атомные станции. Концептуальная схема уже другая. Тем странам, которые очень сильно зависит от ядерной энергетики, наверное, трудно будет от нее отказаться в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Но в долгосрочной перспективе, вполне возможно. Нельзя сразу перейти на какой-то другой ресурс. Для этого потребуется неоправданно большие затраты ресурсы другого типа – человеческиго, финансового и т.д.

Второй вопрос, о котором не часто говорят,  - отходы от ядерного производства. Эти отходы высокорадиоактивны. Никто не хочет иметь эти отходы у себя на «заднем дворе». Все стараются от них избавиться. Избавиться каким образом, куда их деть? Серьезный вопрос! Но в принципе-то, никто не хочет это иметь. Поэтому-то люди и протестуют. В этом смысле, до тех пор, пока мы не найдем способов беречь себя, человечество и природу, от негативного воздействия радиации, до тех пор, наверное, ядерная энергетика будет уступать другим энергетическим ресурсам, которые проигрывают ядерной энергетике по выбросам и т.д. в краткосрочной перспективе, но до тех пор, пока не случилось несчастье. Дышать воздухом с повышенной примесью углекислого газа, например, неприятно, но можно. Не очень хорошо себя будете чувствовать, но жить можно, причем долго. А при нахождении в радиационной атмосфере, наверное, для всех будет один и тот же приговор.

- Вы говорили о том, что газ имеет потенциал применения в других отраслях, не только в энергетике. Насколько велик инновационный потенциал газовой промышленности? Ведь мы знаем, что сейчас идет применение того же СПГ для локомотивов, танкеров, автомобилей.

- Если говорить о газе как энергетическом источнике, конечно, потенциал колоссальный. Все, что вы хотите, можно произвести из газа, любой энергетический продукт. Нужен керосин для самолета – можно произвести из газа. Нужна эффективная работа турбин – газу замены никакой нет, и эффективность таких турбин сегодня может превышать 70%. По сравнению с 15-30% раньше, 70-80% - это, конечно, очень большой скачок. Из газа можно получать дизельое топливо высочайшего качества. Известны технологии (над ними работают в настоящее время  ученые), которые переводят газ в жидкость, но не двухстадийные, а одностадийные переходы. Очень интересно. Они позволяют получать практически чистый дизель. А что такой чистый дизель – выхлоп углекислого газа и воды. Никаких окисей азота, ничего другого нет. Это из простого газа. Это топливо будущего. На таком топливе может работать даже старая машина с дизельным движком. Т.е. не надо даже очень больших инвестиций в новый тип дизелей, хотя дизельная промышленность как таковая – это как ноу-хау, она и в дальнейшем, конечно, будет развиваться. Дальше будет все более и более экономное расходование газовой энергии, газа как энергетического ресурса, как топлива.

- Вы считаете, что газовая инфраструктура будет развиваться в России? Переход на газовые машины, вот, Прохоров придумывает ё-мобили. Он же предполагает, что автомобиль будет работать на газе. Насколько перспективен переход на газовые технологии и в России, и в мире?

- В этом плане у России проблем меньше всего, меньше, чем в остальном мире. Мы ведь газовая страна, и нам в этом многие завидуют. Мы добываем порядка 550 миллионов тонн нефти и почти все продаем, оставляем себе 30%. А из добываемого газа мы себе 70% оставляем. Мы живем на газе, мы используем газ. И достаточно эффективно. А сейчас при современной программе утилизации газа, повышения степени использования до 95%, имеется в виду тот газ, который является попутным или экономически невыгодным для транспорта по трубам, мы просто сделаем это газовое хозяйство высоко эффективным. Наши новые газовые турбины, я уже говорил об этом, являются высоко эффективными. Т.е. для нас как газовой страны это как раз тот самый рынок, где мы себя лучше всего чувствуем. Так что, в этом смысле я полный оптимист относительно того, что будет происходить в России. 

- Вы в начале говорили о колоссальных газовых запасах. Сейчас мы видим тренд перехода на более сложные участки, на трудно извлекаемые запасы и на труднодоступные провинции – глубоководный шельф, Восточная Сибирь и т.д. Вы какие видите наиболее перспективные регионы мира, куда переместится центр добычи?

- Это очень хороший вопрос. На эти вопросы очень важно дать ответы, потому что это  – стратегия развития государства, во всяком случае, энергетического сектора нашей промышленности. Во всем мире идут туда, где еще не ступала нога человека. Это не потому, что романтизм притягивает. Все начинают говорить, что энергетический ресурс является ограниченным и в мире он распределен неравномерно. Поэтому люди смотрят с надеждой на те места, где этого ресурса еще может быть много. Может быть, а может и не быть. Какие это регионы? Это глубоководные акватории. Там, где еще не проводили сейсмику и оценки просто еще не проводились. Затем – это Арктика. Пока нам хватает разведанных реcурсов, однако надо задумываться и о будущем! Например, есть такие интересные цифры: к 2035 году 60% добычи нефти и газа будет из месторождений, которые еще не только не разрабатываются, но даже еще не открыты. Т.е. мы еще не знаем, где они находятся, но мы уже запланировали добычу из них. Потому что нам необходим этот энергетический ресурс. Мы пока обеспечены, но, в принципе, человек начинает думать о том, а где еще есть этот энергетический ресурс? Это либо удаленные районы, к примеру, восточная часть Западной Сибири и Восточная Сибирь, Дальний Восток, Камчатка и арктический шельф.

Шельф Арктики, конечно, это колоссальный ресурс! По совокупным российским оценкам (это и Министерство природных ресурсов, и РАН, это и Университет Губкина и другие университеты и инстиуты, и отдельные ученые), у нас в Арктике углеводородный ресурс оценивается приблизительно в 100 миллиардов тонн нефтяного эквивалента.

Ну а в целом, если говорить, сколько у нас всего может быть традиционных ресурсов, - порядка 355 миллиардов тонн нефтяного эквивалента, таковы самые последние оценки. Это и запасы, и ресурсы вместе, и на суше, и на море. Но только традиционные. Если говорить о нетрадиционных ресурсах, то вот вам пример, я говорил, что порядка 2 триллионов тонн нефтяного эквивалента содержится в так называемых нефтяных сланцах. Если мы сможем разработать технологии, которые позволят нам добыть 30-40% этого ресурса, то можете представить, насколько кратно возрастет наша ресурсная база. Такими технологиями наши ученые сейчас занимаются.

О газовых ресурсах мы тоже говорили. По газу Россия обречена быть богатой. И угольный метан, и газогидраты, и сланцевый газ, у нас его тоже много, по нашим оценкам,  не меньше, чем в США. Но у нас есть хороший газ, понимаете? Есть хороший газ, который легко добывать. Если уж говорить о сланцевом газе, он дорогой, в том числе по технологиям добычи. Экологически дорогой. Америке повезло в том смысле, что основные запасы сланцевого газа находятся в удаленных от населенных пунктов районах и там, где есть изобилие воды. Людей нет, а воды много. Для сланцевой технологии именно это и нужно. Поэтому там добыча идет нормально. Это не очень чистая технология в принципе. Там большие выбросы углекислого газа, большой шум, интенсивное вибровоздействие. Для того, чтоб подготовить одну скважину для добычи сланцевого газа, нужно закачать в нее огромное колическо воды. Как образно говорят американцы: «Одна скажина – одно озеро». Они себе это позволить могут. И уже теперь, видите, страна из импортера превращается в независимую страну, а в недалеком будущем, по их оценкам, правда, я считаю, что они слишком оптимистичны, вообще хочет превратиться в нетто-экспортера. Куда они могут экспортировать свой газ, никто пока не говорит, потому что количество рынков ограничено, но тем не менее, такие высказывания уже существуют. Вот что такое технологическая революция.

Но если экспортировать эту технологическую революцию в Европу, то тут ожидаются уже большие проблемы. Во-первых, в Европе этот газ расположен в тех местах, где плотность населения довольно высока, и где нет большого количества воды. Эта вода нужна людям. Когда начнется «дележ» имеющейся воды между людьми и сланцевым газом, думаю, выбор будет все же в пользу людей. Т.е. любой ценой избавиться от импорта газа, включая российский, даже ценой того, чтобы разрабатывать сланцевый газ, я думаю, что на это население не пойдет. С нашей точки зрения, такие предложения носят, скорее, политический характер. Вот недавно мы узнали, что, вроде бы, Польша пока отодвигает идею активного использования сланцевого газа. И это не наша победа, поймите правильно. Нужно просто грамотно и корректно развивать сеть взаимных поставок, взаимного уважения. Как один дипломат ответил на вопрос, что такое дипломатия: это искусство жить за счет соседа, но так, чтобы сосед оставался доволен. Вот нам надо научиться использовать такой подход в своих интересах, что давнро уже поняли в Европе. Если можно получить газ за счет соседа (или продать соседу), и этот газ не пахнет  дурно и  лучше, чем тот, что вы можете сами добыть за непонятные расходы, то, конечно, этим надо пользоваться обоим соседям. Но при этом нужно сохранять достоинство и добрососедство в отношениях.

-  Мы начали говорить про технологии и отметили Арктику как один из перспективнейших регионов добычи. Есть ли технологии, которые позволяют извлечь эти запасы, и стоит ли это делать сейчас?

- Пару лет назад я давал интервью одному журанлу, который опуьликовал его под названием «Арктический сон» с таким подзаголовком: «Хотя освоение арктических ресурсов – это не сегодняшняя задача, но к этой задаче нужно готовиться уже сейчас». Думаю, что это был абсолютно правильный заголовок. Т.е. нужно проводить разведку арктических ресурсов, ведь у нас там есть, образно говоря, огромный лес, а какие в нем растут деревья, мы не знаем. Сейсмика весьма бедная, бурение практически отсутствует. Более-менее нормальное положение вещей в Баренцевом море, а в остальных морях оставляет желать лучшего. Если не ошибаюсь, то, к примеру, в Карском море одна скважина на 80 000 квадратных километров. На основе этого очень трудно составить представление о том, что там за ресурс. Этот ресурс нужно переводить в запас. Ресурс в запас – это, грубо говоря, пойти в лес, выбрать деревья, определить, что вам надо, спилить, привезти домой, очистить от веток, от коры, напилить, нарубить, сложить в поленницу, теперь это запас. То же самое надо сделать в Арктике. Надо отправиться туда, в этот «лес» арктический, провести сейсмику, интерпретацию, узнать, где какие структуры находятся, определить их перспективность, а потом начать поисковое бурение. Это трудная программа.

Сколько лет она может продолжаться? Столько, сколько будет существовать шельф. Нельзя наоткрывать месторождений на сто лет вперед, такого не бывает. Разработка должна сопровождаться открытием новых месторождений. Если хотите, с бассейном можно сравнить: если из одой трубы выливается, то через другую трубу должно наливаться. Все время бассейн должен быть полным, это – наш запас. Он никогда не должен истощаться. Или с поездом товарным можно сравнить: первый вагон уходит, а последний вагон приходит, непрерывная лента такая. Можно еще привести много сравнений, но понятно, что подготовка запасов – это непрерывный процесс.

Сколько надо затратить на разведку арктического шельфа? По нашим оценкам, только на разведку, но с бурением вместе, надо в сорокалетней перспективе затратить больше одного триллиона долларов. Что такое триллион долларов? В соответствии с энергетической стратегией, к 2030 году мы дожны довести добычу нефти и газа в Арктике до 300 миллионов тонн нефтяного эквивалента в год. Для того, чтобы обеспечить такую стратегию, нужно каждый год открывать определенное количество месторождений и приращивать запасы на определенную величину. Каждый год на разведку нужно будет тратить порядка 25 миллиардов долларов. За сорок лет это как раз будет триллион, это минимум. Начиная с 2008 года наши вложения близки с цифре в 1 млрд долл в год. Т.е. мы уже в темпах отстаем от того, чтобы считать себя достаточно подготовленными к будущему освоению ресурсов.

Я коснулся только геологии и геофизики. Я ничего не сказал об образовании, о подготовке специалистов. Это еще одна большая задача. За время перестройки, и это мое глубокое убеждение, мы сильно отстали от Запада в технологическом плане. Мы еще очень сильны в фундаментальных науках, в физике, математике, химии, и до сих пор наши ребята занимают первые места на международных олимпиадах, соревнуясь, в основном, с индусами, китайцами и бразильцами. Эти нации фактически делят между собой первые места. Однако мы очень сильно отстаем в технологическом плане. Те нации, которые в технологическом отношении ушли вперед - у них не было перестройки, когда мы были заняты внутренним переустройством. Мы потеряли темп. Они ушли вперед, мы отстаем. И мы отстаем не только в технологиях, но и в менталитете, в понимании важности бережного отношения к окружающей среде. Наш менталитет остался таким:  у нас страна большая, мы люди широкие, и там, где надо брать ложкой, как сказал один человек, мы черпаем ковшом, не думая о последствиях. Надо поменять менталитет. Поменять его просто так, декларацией, навряд ли можно. Можно только за счет терпеливого воспитания правильного отношения к природе с ранних лет и постоянной совместной работы, только за счет сотрудничества с другими нациями, учась у других лучшему и передавая собственный опыт. Только так мы можем обогатить друг друга. В этом смысл образования, подготовки специалистов. Но это надо делать уже сейчас, чтобы потом не опоздать. Хотя освоение Арктики, по моему  убеждению, не самая первостепенная задача, но готовиться к ней надо уже сейчас.

- А какова первостепенная задача?

- Сейчас? У нас есть нефтегазоносные бассейны на суше, которые нужно осваивать – Западная Сибирь, Байкал, Восточная Сибирь. Там серьезные запасы, там предстоит крупномасштабная и серьезная работа. И это развитие инфраструктуры на суше, там, где места более-менее доступными являются: строительство газопроводов, трубопроводов, больниц, госпиталей, университетов, детских садов и школ, технических колледжей и т.д. Мы не готовим рабочих. К сожалению, система подготовки специалистов по рабочим специальностям практически уничтожена в России, и ее нужно возрождать. Вот это нужно делать сейчас. И, конечно, заниматься разведкой перспективных областей, включая Арктику. Другая важная задача – разработка новых и совершенствование существующих технологий по увеличению степени извлечения традиционных и нетрадиционных углеводородов из недр. Здесь потенциал колоссален, и эта работа должна проводиться постоянно! И третья задача – подготовка современных специалистов, воспитание профессионалов, которые владеют самыми совершенными технологиями и понимают меру своей ответственности за сохранение окружающей среды.

- Работает ли ваш университет в направлении подготовки специалистов для освоения шельфа или для труднодоступных районов?

- Наш университет очень серьезно занят подготовкой специалистов. В том числе, мы настроены на серьезную подготовку специалистов высшей квалификации, что очень важно для России. Что такое в нашем понимании специалист высшей квалификации? С точки зрения уровня подготовки, это магистратура и аспирантура. С точки зрения качества подготовки – это, повторюсь, воспитание профессионалов, которые владеют самыми совершенными технологиями и понимают меру своей ответственности за сохранение окружающей среды. Думаю, что подготовку таких специалистов можно осуществить только за счет сотрудничества с лучшими университетами мира. И мы такие связи развиваем очень активно. Партнерами нашего университета являются ведущие мировые учебные заведения. Мы начинаем активно работать со Стэнфордским университетом. Мне довелось 30 с лишним лет назад там целый год работать, и я  глубоко убежден, что это до сих пор один из самых сильных и интересных университетов, который выпускает, пожалуй, лучших специалистов по геологии, моделированию и разработке. Мы работаем с Университетом Сиэттла в штате Вашингтон по придонной сейсмике. С университетом Texas A&M в Колледж Стейшн (штат Техас) по вопросам разработки и эксплуатации месторождений нефти и газа. Мы работаем с двумя университетами Аляски по вопросам, связным с эффективным освоением северных территорий. Это еще не все университеты, с которыми мы сотрудничаем. Мы скоро выйдем на Colorado School of Mines. Там замечательная геологическая школа и очень хорошая школа разработки. Если говорить о Европе, то в Великобритании у нас целый ряд университетов, с которыми мы сотрудничаем, с которыми заключены договора. Это лондонский Imperial College, один из лучших универитетов Европы и мира. По качеству подготовки специалистов соревнуется со Стэнфордским университетом. Затем университет Лидс, он силен подготовкой химиков, университет Роберта Гордона в Абердине. Здесь – несколько направлений подготовки специалистов, интересных для РоссииоссииР. Во Франции у нас традиционным партнером является Французский институт нефти, он у нас самый главный партнер по количеству программ. Если говорить о Германии, три университета являются нашими потенциальными партнерами. В Норвегии у нас целая сеть университетов-партнеров, но основной – это Университет Ставангера, с которым мы два года назад инициировали магистерскую программу по подготовке специалистов по освоению шельфовых нефтегазовых месторождений с прицелом на Арктику. Это те специалисты, которые, мы надеемся, будут востребованы, в первую очередь, нефтегазовой промышленностью России и Норвегии, а также другими странами - Англией, Францией, США и Канадой как лучшие специалисты в мире. Почему мы так считаем? У этих ребят, которые учатся у нас на совместных программах, очень хорошая базовая научная подготовка. Помимо того, мы отбираем на эту программу самых сильных ребят. Плюс за время обучения в университете Ставангера и на Шпицбергене, т.е. почти на самом Северном полюсе, ребята получают прекрасное представление о технологиях и о менталитете местного населения, что важно, овладевают двумя-тремя языками, блестяще ведут технические дискуссии и т.д. Конечно, эти молодые ребята являются высоко востребованными, а некоторые из низ, еще находясь на студенческой скамье, уже  работают в компаниях и, более того,  уже отвечают за определенные направления по освоению шельфа.

Только за счет сотрудничества, в совместной работе можно «поймать технологии за хвост», чтобы, может быть, потом и перегнать страны-партнеры за счет очень хорошей базовой подготовки. И в этом плане у нас оптимистичный взгляд в будущее. Еще бы немножко побольше поддержки и внимания со стороны государства, и тогда было бы совсем хорошо!

- Вы сказали, что мы несколько отстали в арктических технологиях, а насколько адекватны планы разработки тех месторождений, которые сейчас озвучиваются? Вот недавно Игорь Иванович Сечин сказал, что к 2030 году 30-40% углеводородов должно добываться на шельфе. Видимо, он имел в виду и Арктику, потому что как раз это было приурочено к соглашению с Exxon Mobil.

- Если  Игорь Иванович говорил о мировом шельфе, то это те цифры, на которые ориентируется мировая нефтегазовая промышленность. Если же он имел в виду российский шельф, то он поставил очень трудную задачу. К 2030 году Россия должна добывать порядка 1,5 миллиардов тонн нефтяного эквивалента. 30% - это 450 миллионов тонн. По нашей энергетической стратегии к 2030 году мы должны добывать на шельфе морей России порядка 300 миллионов тонн нефтяного эквивалента. Если задача стоит о 450 миллионах, то она выполнима в принципе, если вкладывать уже сегодня в разведку арктического шельфа колоссальные деньги, не по 25 млрд долларов, а, наверное, по 35-37. Тогда, наверное, можно. Все зависит от прироста запасов. Технологии? Их нет. Пока все те технологии, которые используются на российском шельфе – на любом, на балтийском, на каспийском, в Печорском море, - это все технологии западные, к сожалению. Нужно, чтобы они были российскими. Самая продвинутая компания в области технологий – это ЛУКОЙЛ. Нравится это кому-то или нет. Это частная компания. Но В.Ю. Алекперов является профессионалом. Он актив нефтяной никогда не променяет ни на какой другой – ни на алмазы, ни на футбольный бизнес. Поэтому я глубоко верю в успех этой компании, она действительно показывает удивительные результаты. На ее платформе в Балтийском море, с помощью которой осуществляется разработка месторождения Кравцовское, идеальная чистота, идеальный порядок, не хуже, чем на западных платформах. Не хуже, чем в Норвегии, а там я побывал не на одном десятке платформ. Но как только посмотришь на оборудование, которое работает, - made in USA, made in Canada, made in France и т.д. Ничего в России не сделано, только люди. Что нужно сделать для того, чтобы это было здесь? Привлечь не только инвесторов, но и эти компании сюда. Создать условия, чтобы производство переходило в Россию и выпускалось здесь, российскими подразделениями этих западных компаний. Таких примеров единицы, но они уже есть! Например, есть норвежская инжиниринговая компания «Рейнертсен», которая работает в России. За те семь-восемь лет, что Торкильд Рейнертсен находится в Мурманске, его бизнес разросся до 250-300 человек, они там уже собирают агрегаты, и настолько успешно, что Рейнертсен уже начинает ре-экспортировать оборудование, произведенное его компанией в России, в Норвегию, потому что производство этого обрудования в России более эффективно, и оборудование это высокого качества. Вот вам прекрасный пример того, что нужно делать. Но он сделал это на свой страх и риск, он выиграл, но нужно создать условия, чтобы все приходили, не один Рейнертсен. Чтобы у нас была конкуренция. И тогда мы обеспечим те самые 70% российского контента, о которых говорят, что так должно быть.

- Хотелось бы вернуться к теме СПГ. Мы говорили, что Россия – это газовая держава, но у нас только один завод СПГ. Как вы смотрите на перспективы производства этого вида транспорта газа в России? Не будут ли заводы по производству СПГ конкурировать с трубопроводным газом на европейском рынке? Насколько перспективно делать ставку на СПГ?

- Мне кажется, что в технологиях и в добыче энергетических ресурсов не должно быть моды, как в одежде. Это слишком дорого может обойтись как отдельной стране, так и человечеству в целом. Должны быть хорошо продуманные стратегические решения по развитию разного рода технологий. Слишком увлекаться СПГ тоже нельзя. Нельзя понастроить таких заводов столько, что они будут конкурировать друг с другом и тем самым не будут способствовать рациональному использованию природных ресурсов и реализации интересов страны. Очень надеюсь, что кто-то считает у нас, сколько заводов по СПГ нужно и где они должны быть расположены, чтобы оптимизировать добычу газа и, если нужно, его экспорт в другие страны. На Сахалине есть завод, сейчас будет строиться еще одна линия завода СПГ на юге острова. Нужен ли второй завод СПГ, например, во Владивостоке? Не знаю. Я никогда не считал. Но сам вопрос, что «у нас тоже должен быть свой завод СПГ, давайте построим», наводит на размышления. Что значит «тоже должен быть»? Если на Ямале строится завод СПГ, нужен ли он в Баренцевом море? По количеству ресурса, который может быть переработан этими СПГ, можно построить не один и не два завода, а можно построить десять заводов, двадцать, и они все смогут перерабатывать то, что мы сможем добывать. Вопрос в целесообразности, нужно ли это делать? Должны ли наши СПГ конкурировать друг с другом? Экспортный рынок довольно жесткий, жесткий и ограниченный. Там не будут принимать все то, что будет производиться в России. Поэтому эти вещи нужно очень хорошо считать, чтобы не остаться у разбитого корыта. Раньше был американский рынок, европейский и азиатско-тихоокеанский. Американский «ушел», по крайней мере, в ближайшей и среднесрочной перспективе. Хотя в долгосрочной перспективе, по мнению некоторых европейских экспертов, останется зависимость североамериканского континента от импорта газа. Есть еще один рынок – Россия сама по себе. Не надо об этом забывать! Россия – колоссальная страна с большим населением, с серьезной инфраструктурой. Это промышленная держава, и ей тоже нужно хорошего качества топливо и хороший ресурс, не только энергетический, но и ресурс для развития нефте- и газохимии. Вот этот внутренний потенциал обязательно тоже нужно рассматривать как возможный рынок. Почему-то все время смотрят на экспортные трубопроводы, а почему бы не посмотреть «себе под ноги»?! Развитие нашей инфраструктуры зависит от того, насколько разумно мы сможем распорядиться своими природными богатствами. Это тоже внутренняя политика страны, это нужно сделать. И тогда газ может быть конкурентоспособным везде. Не секрет, что в странах с развитой экономикой газ активно используется для производства сельхозудобрений – мочевины и альдегидов. Это одно из самых выгодных вложений в развитие собственной сельскохозяйственной базы и собственной инфраструктуры. Об этом тоже нужно думать.

Я думаю, что в России должен быть на уровне правительства некий орган, который постоянно отслеживает все технологические нововведения, инновационные подходы, которые сегодня существуют во всем мире, отслеживает, сортирует и определяет (или хотя бы советует), как их можно использовать у себя в стране. Нечто подобное тому, что делали и продолжают делать японцы – охотиться за нововведениями и не жалеть денег на их внедрение. Тогда мы действительно сможем стать передовой и могущественной в технологическом отношении державой.