Геннадий Шмаль: Молодежь сыграла главную роль в создании нефтегазового комплекса Западной Сибири


24.06.2014
  В настоящее время перед Россией встает вопрос необходимости освоения новых нефтегазовых провинций. У нашей страны уже есть опыт таких мегапроектов в советском прошлом. Об этом PRO-GAS.RU побеседовал с одним из основателей нефтегазового комплекса в Западной Сибири, президентом Союза нефтегазопромышленников России Геннадием Иосифовичем Шмалем.

 


- Георгий Иосифович, хотелось бы поговорить с Вами об истории становления нефтегазовой отрасли нашей страны, о том опыте, который можно было бы применить сейчас для развития промышленности. В советское время государство организовывало работу по разработки новых нефтегазовых провинций, а сейчас самоустранилось от этого процесса. Какова все-таки сейчас должна быть роль государства?

- Некоторые говорят, что в бизнесе не должно быть много государства. Я всегда считал и считаю, что государства не должно быть много или мало, а должно быть столько, сколько нужно. Что такое государство? Во-первых, все правила игры устанавливает государство. Все вопросы, связанные с налогообложением, со льготами – устанавливает государство. Кроме того, государство обязано заниматься созданием инфраструктуры, в том числе и в новых районах, о которых вы говорите. Да, действительно, в свое время, собственно, все было государственное, и поэтому мы смогли в очень короткое время создать уникальный западносибирский нефтегазовый комплекс. Кстати говоря, в этом году исполняется 50 лет начала промышленной эксплуатации тюменских нефтяных месторождений. В мае месяце 1964 года первые баржи с нефтью были отправлены из Шаима, это район города Урай, на Омский нефтеперерабатывающий завод, и вот с тех пор ведется отсчет. В том году было не много, где-то 240-260 тысяч тонн, но уже на следующий год это был миллион тонн, ну а потом пошло дальше. Да, сегодня, я с вами полностью согласен, что государство совершенно не уделяет внимания новым регионам. Тем более будущее развитие всего нашего государства, экономики, в том числе и нефтегазового сектора, зависит от того, какие новые регионы мы сможем привлечь к разработке, какие новые технологии мы сможем разработать, какое новое оборудование и т.д., и т.д. От этого зависит будущее развитие нефтегазового комплекса России, а это значит – и всей экономики России. Сегодня у предприятий и нефтяных компаний часто не хватает ресурсов, ведь сегодня новое капитальное строительство, разведку можно вести только за счет той прибыли, которая остается чистой прибылью у нефтяных компаний. А этой прибыли очень немного. Я как-то считал, это был примерно 2012 год, чистая прибыль всех наших нефтяных  компаний, за исключением «Газпрома», была где-то около 25-26 млрд долларов. В то же время у одной компании ExxonMobil в том же году было около 40 млрд долларов. Почему? У нас очень большое изъятие из выручки. Оно разное, но колеблется от 50% до 65%. От выручки, не от прибыли! Мы считаем, что это неправильно. Надо менять всю налоговую конструкцию. 

Новыми районами заниматься надо более серьезно. Я считаю, что прежде всего это Восточная Сибирь. Во-первых, там достаточно большие есть ресурсы. Они оцениваются примерно в 100 млрд тонн нефтяного эквивалента. Примерно столько же, сколько есть у нас и на шельфе. Но шельф дело очень дорогое. На порядок все дороже. Эксплуатационная скважина если на суше стоит, допустим, 2-3 млн долларов, то там она будет стоить 20-30, а то и больше, все 50 млн долларов. Разведочная уж точно будет стоить 50 млн долларов. Поэтому, конечно, я считаю, что Восточная Сибирь должна стать основным регионом на ближайшее время. Но по времени мы отстаем серьезно. Вот смотрите, если взять в качестве примера Западную Сибирь: первая нефть была открыта в 1960 году в районе Шаима. Серьезная нефть появилась уже в 1975 году. Было добыто тогда 148 млн тонн в Западной Сибири. 15 лет! Но не забывайте, в то время был у нас мощный Госплан, было Миннефтегазстрой – самое сильное строительное министерство на тот период, были обкомы, горкомы и т.д. То есть вообще, когда мы говорим о Западной Сибири, то именно программно-целевой метод и плюс все вопросы управленческие позволили за короткое время, таких темпов никто в мире не знал до этого, выйти на уровень добычи – я сказал вам 148, потом вышли на 315, а потом вышли и на 415. Но это, правда, было недолго. Но и сегодня Западная Сибирь остается главным добывающим районом страны. Это надо учитывать. И в принципе, еще потенциал Западной Сибири далеко не исчерпан. Во всяком случае, я считаю, что особенно западная часть Западной Сибири вообще очень плохо разведана. Все, что было вдоль Оби, там разведка прошла хорошая. А вот сюда ближе к Уралу разведано хуже. В принципе примерно на 50% территории Тюменской области разведана. Это раз. Второе: там есть огромные запасы в так называемой Баженовской свите. Это очень интересные богатые ресурсы. Но, во-первых, чтобы их превратить в запасы, нужны новые технологии. Иван Нестеров это известный тюменский геолог он называет цифру 150-200 млрд тонн - ресурсы Баженовской свиты. Это примерно столько же сколько есть запасов в мире. Но ресурсы и запасы – это две разные категории. Для того, чтобы ресурсы превратить в запасы, надо пробурить скважины, оценить, поставить на баланс и т.д., и т.д. По существующей технологии добычи нефти из Баженовской свиты коэффициент нефтеизвлечения будет примерно 3-4%. То есть остальное должно остаться в земле. Это, конечно, не подходит.

Сейчас есть компания РИТЭК, входящая в группу компаний ЛУКОЙЛ, которая разрабатывает новые технологии, новую технику, связанную с освоением Баженовской свиты. И они уже добыли несколько сотен тысяч тонн такой нефти в районе Ханты-Мансийска, там у них два месторождения есть, Галяновское и Средне-Назымское. И вот на этих месторождениях они отрабатывают технологию. Американцы ведь тоже не сразу начали заниматься сланцевым газом, более 20 лет они вкладывали деньги, занимались разработкой технологий, поэтому сегодня имеют такую технологию. Так и нам надо заниматься поиском технологий, и мы могли бы в Западной Сибири не только сохранить, но и увеличить объем добычи.

Тем не менее новыми регионами заниматься надо. Я считаю, что Восточная Сибирь должна быть таким регионом. Но сегодня мы очень мало занимаемся разведочным бурением. В 1980-е годы объем разведочного бурения был более 7 млн метров скважин. Последние годы мы бурим не более одного. 700 тысяч, 900 тысяч, в общем, меньше 1 млн. Ну а нефть – на кончике долота. Если мы не будем бурить, то мы, конечно, никогда не сможем оценить, какие же у нас там запасы? Поэтому одна из задач, которая есть  - значительное увеличение объемов разведочных работ, в том числе и в Восточной Сибири. Сегодня есть, вы знаете, Ванкор, есть сегодня Талакан, которым занимается Сургут. Ну, отдельные точки. В то же время есть еще целый ряд регионов достаточно интересных с точки зрения возможности там поиска и разведки. Надо значительно увеличить объем поисковых работ, а поисковые работы – это вопрос государства, поэтому государство обязано вкладывать деньги в поисковые эти вещи. А к разведке потом  можно и нужно привлекать компании. Но надо делать так, чтобы этим компаниям было выгодно. Что я имею в виду? Во-первых, затраты, которые ты понес, надо как-то компенсировать. Как? Ну, в других странах, например, есть вычеты из налогов, с этой части затрат, которые есть на геологоразведочные работы. Наверное, можно и нам пойти по такому пути. Можно другие какие-то формы применить, но надо заинтересовать.

Второе: если даже ты открыл месторождение, не факт, что тебе дадут его разрабатывать. Поэтому надо эти вопросы все тоже оценивать, смотреть, делать с тем, чтобы внести изменения соответствующие в закон о недрах. Если ты открыл месторождение, то «право первой ночи» за тобой. Если ты не хочешь, отдай государству, пускай оно проведет конкурс, аукцион, что угодно. Но сегодня этого нет, поэтому, конечно, развитие сдерживается. Ну и вопросы рисков. Хорошо, ты потратил, одна разведочная скважина, допустим, ну 10 млн долларов вбухал, а нету ничего. Куда эти риски отнести? Это идет уже на убытки, поэтому надо, очевидно, продумать систему страхования таких вещей. Это тоже должно быть за государством.

Это касается больше нефти, конечно. По газу ситуация несколько другая. Если говорить о газе, то наши разведанные запасы обеспечивают нам безбедную жизнь, по меньшей мере, на 40-50 лет.

- Т.е. выход в новые регионы для газовой отрасли не так остро стоит?

- Пока да. Во-первых, потому что у нас есть Ямал.  Мы пока, только Бованенковское месторождение освоили и то не до конца. Но там же на Ямальском полуострове еще есть целый ряд месторождений, в том числе Крузерштернское, Харасавэйское, Русановское. Во всяком случае, извлекаемые запасы только на полуострове Ямал – разные цифры, я беру 11-12 трлн. кубов. Нужно думать о выходе на гигантский полуостров. Во-первых, он плохо разведан. Надо заниматься разведкой. Есть вопросы, связанные с Восточной Сибирью. Особенно с Якутией. Там есть сегодня, наверное, порядка 2 трлн запасов, но они разбросаны по месторождениям достаточно далеко. 

Поэтому, конечно, проблема выхода в новые регионы в газовой отрасли не так держит за горло. Тем не менее, надо выходить, осваивать, потому что наша промышленность, нефтяная и газовая, она весьма инерционна. Там за два года ничего не сделаешь. Для того, чтобы выйти в новый район, надо создать определенную инфраструктуру. Тюмень в этом отношении многому нас научила. Были реки, поэтому использовали этот транспорт. Потом построили железную дорогу, теперь она уже до Ямбурга есть. Все это надо было создавать, все это на плечах государства было. Было, есть и, я думаю, что и будет.       

- В вашей биографии можно прочитать, что когда вы были первым секретарем обкома комсомола в Тюмени, освоение нефтяных и газовых месторождений в Западной Сибири получило статус всесоюзной ударной комсомольской стройки. А сейчас нефтегазовый комплекс считается проклятием. Может, действительно, возродить какой-то позитивный статус?

- Я считаю, статус нужен, хотя, если быть точным, комплекс освоения нефтяных и газовых месторождений Тюменской области был объявлен всесоюзной ударной комсомольской стройкой до меня еще. Я приехал в Тюмень в январе 1966 г., а объявление было еще в феврале 1965 года. Поэтому меня туда и послали. Я тогда работал в ЦК комсомола. Тогда же все стройки наиболее важные объявлялись ударными комсомольскими, и молодежь сделала огромное дело. Что касается Западной Сибири и Тюменской области, то молодежь сыграла главную роль в создании этого комплекса. Ничего же не было: ни строителей, ни базы, ни жилья. Человек, который обременен семьей, детьми, куда он поедет? Там ни детского садика, ни школы, ничего. Поэтому, конечно, приезжали на первых порах люди, у которых семьи не было на том этапе, поэтому могли жить и в палатках, даже зимой, в вагончиках. Поэтому я всегда подчеркиваю, что молодежь сыграла определяющую роль. Потом появились коллективы, что говорить. 17 новых городов появилось на карте Тюменской области за этот период. Население области было перед началом освоения около одного миллиона, сейчас – более трех миллионов. Наверное, три триста, я имею в виду Ямал, Ханты (ХМАО – ред.) и сама Тюменская область. И все это, конечно, за счет чего? За счет людей приезжих. Много молодежи приезжало, много приезжало ребят после армии. У нас были тесные связи, особенно с пограничными округами. И сейчас еще многие ребята, которые приехали в 1965-67 годах, живы, работают в Тюмени, так что это было очень интересно. Потом, в принципе, меня сразу поразило, когда я приехал в Тюмень, очень серьезное отношение руководства области к молодежи. Ведь не случайно на тюменской земле появилась первая комсомольско-молодежное строительно-монтажное управление, которое занималось обустройством Пунгинского газового промысла, поселок Светлый. А потом появилось два комсомольско-молодежных треста: один из них в Надыме, это трест «Севергазстрой», который и до сих пор работает, второй трест «Тюменьгазмонтаж» в Тюмени, который занимался в то время вопросами внедрения новых технологий, новой техники. Он занимался вопросами широкого распространения комплектно-блочного строительства. И все это, конечно, было делом молодых людей. Поэтому я полагаю, что, конечно, в этом отношении комсомол и молодежь очень многое сделали. А отряды студенческие? Когда я еще был в обкоме комсомола, первый отряд был небольшой, примерно две с половиной тысячи в 1965 году, в 1966 году это уже было около десяти тысяч. А потом, когда уже я уходил, по двадцать пять тысяч студентов. Если первые отряды были разные – из Москвы, из Литвы, из Белоруссии, то затем, начиная, примерно, с 1967 года все студенческие отряды были с Украины.

- А почему было принято такое решение? 

- Удобней было. Они сами формировали, у них был штаб у себя. Потом штаб переезжал в Тюмень, командовал этими делами. И нам было удобней работать с ЦК комсомола Украины. Поэтому по двадцать пять тысяч принимали. А в принципе школу строительных студенческих отрядов прошли на тюменской земле около 600 тысяч человек. Это люди, которые, во-первых, зарабатывали неплохо, во-вторых, учились работать и жить, в том числе очень уважаемый мною человек Людмила Ивановна Швецова. Она четыре раза была в составе студенческого строительного отряда на тюменской земле. Сейчас она зампредседателя Государственной Думы. Так что очень много было сделано. Кроме того, эти отряды чем занимались? Они брали объекты, такие, которые можно построить за два месяца, т.е. это деревянные дома, двухэтажные, 8-, 12-, 16-квартирные, деревянные детские сады, хотя были и школы. Вот отряд в Сургуте Львовского политехнического института, это был, пожалуй, единственный опыт, когда он за два сезона построил школу на 624 места. Кирпичную трехэтажную школу в поселке геологов. Они в первый год сделали фундамент, коробку, крышу, на следующий год приехали, сделали отделку этой школы и сдали ее. Вот это в принципе на 100 млн рублей строительно-монтажных работ сделали отряды. Это примерно годовой объем среднего главка или четыре треста первой категории. Ребята это делали, во-первых, за два месяца. Им не нужно было свое жилье, ничего, они жили в палатках. Я уж не говорю о медицинской службе, о культурной работе, которую отряды проводили. В этом отношении отряды сделали колоссальную работу. Надо возрождать.

- А как вы думаете, возможно сейчас эту систему возродить?

- Возможно. И делается. Пока, правда, мало, но я знаю, что и Губкинский университет, и Московский автодорожный, МГУ, тюменские институты возрождают. Правда, в низких пока объемах, по сравнению с тем, что были у нас. Потому что только мы принимали двадцать пять тысяч, а в целом, наверное, больше ста тысяч было по стране. Тем не менее, скажем, первые очаги возрождения появились.

- Возвращаясь к дню сегодняшнему, хотелось спросить, как складывается ситуация на рынке сервисных услуг. Многие эксперты отмечали, что в России в постсоветский период происходил процесс Шлюмберизации, т.е. упадок отечественных сервисных компаний. 

- Эти проблемы и сейчас имеют место. Сегодня примерно 25% всего нашего нефтегазового сервиса приходится на иностранные компании. Это Halliburton, Schlumberger  и другие. С одной стороны, они приносят новые технологии. Это плюс. Минус в том, что если они будут занимать большое место в нашем нефтесервисе, условно говоря, - 50%, тогда объем добычи наших нефти и газа будет диктоваться из Нью-Йорка или Вашингтона. Этого допустить нельзя. Поэтому мы сейчас всячески поддерживаем наши сервисные компании. Провели большое совещание в прошлом году. Подготовили – наш Союз как раз этим занимался вместе с Министерством энергетики – дорожную карту по развитию сервиса нашего. Пока она там проходит изучение, согласование, мы там предложили ряд реформ для наших сервисных компаний. Много вопросов есть. Главное, когда речь идет о бурении, то это количество буровых установок. Тут тоже мы, к сожалению, очень многие утратили позиции. Могу вам сказать, в 1986 году «Уралмаш» выпустил 365 комплектов бурового оборудования. В прошлом году – 25. Поэтому, конечно, вынуждены использовать в основном китайские сегодня. Они, вроде, не самые плохие, а с учетом того, что цена на них невысокая, они, во всяком случае, конкурентоспособные. Нам надо значительно увеличивать объем бурения, если сегодня, мы говорим, 20, то надо минимум 40, а это значит, надо удвоить количество буровых станков. Кроме того, заменить те, которые старые. У нас очень многие станки должны быть списаны в этом году и в будущем, часть еще в 2016. Во всяком случае, процентов, наверное, 60-70 надо заменить. Чем? Пока своих у нас мало. Будем, наверное, ориентироваться на китайские, на какие-то еще на каком-то этапе.

- А государство прислушивается  к инициативам Союза нефтепромышенников?

- Прислушивается. Правда, с опозданием большим, потому что то, о чем мы говорим сегодня, или то, о чем мы говорили три-четыре года назад, сегодня озвучивается руководством страны, в том числе и президентом, премьером. Очень большой лаг временной, это плохо. Сегодня фактор времени является непосредственной экономической категорией. Не успел сегодня – можешь опоздать навсегда. Возьмите нашу химию. Когда-то мы этим занимались очень серьезно, а сейчас, если посмотреть долю химической промышленности в ВВП, то у нас она чуть более 50 млрд, а у американцев более 500, у китайцев – почти триллион. А без химии сегодня ничего невозможно. Поэтому это вопросы, которые касаются в целом структуры и особенно развития нефтехимических кластеров. Тем более когда мы пойдем на восток, там нет чисто отдельно нефтяных, газовых месторождений. Все месторождения нефтегазовые. И разрабатывать их нужно комплексно. Кроме того, даже в том газе, который там есть, если в Уренгое у нас там 98% метана, то в месторождениях Восточной Сибири метана процентов 70, но есть этан, пентан, другие газы. Поэтому грешно сжигать такой газ. Тем более гелий, который используется сегодня особенно широко в приборостроении. Поэтому надо думать о том, чтобы создать такие нефтегазохимические кластеры для переработки. Конечно, если продадим в Китай, они поставят на границе завод и сразу будут все перерабатывать. Поэтому надо думать именно о таком комплексном подходе.

- В статистическом сборнике ВР 2013 года наиболее заметным изменением было снижение запасов газов в России. Наша страна перешла на второе место, уступив лидерство Ирану. 

- Думаю, что это лишено оснований. Во-первых, нам надо заниматься самим прогнозированием. Надо, конечно, читать и то, что делает ВР и ExxonMobil, и МЭА, но надо иметь в виду, что все эти прогнозы делаются в интересах того, кто их заказывает. ЛУКОЙЛ в прошлом году сделал такую попытку и обнародовал свое видение развитие мирового нефтегазового комплекса и российского. Эта работа не полная, не все вопросы в ней учтены, но, тем не менее, первый шаг сделан. Я думаю, что надо всячески поддерживать такие вещи. Что касается ВР, я думаю, что это они сделали из непонятных соображений, политических или любых других.  Никуда не делись наши запасы, они у нас на балансе стоят, поэтому там 43-44 трлн. у нас есть. Не говоря уже о том, что есть и Штокман, и другие месторождения, которыми надо заниматься и развивать. То есть вопрос один: надо заниматься самим, надо создать при Минэнерго какую-то структуру, которая бы занималась вопросами прогнозирования развития мирового и отечественного, хотя бы нефтегазового комплекса. А может быть, и ТЭКа в целом. 

- А ваш Союз не планирует издать подобный  прогноз?

- Нет, это очень большая работа. Во-первых, есть еще институт Макарова (Прогноз развития энергетики России и мира до 2040  года, ИНЭИ РАН – ред.), который издал до 2040 года. Потом есть институт Бушуева (Институт энергетической стратегии – ред.), который занимается стратегией, тем более что мы работаем в тесном контакте. Так что здесь необходимости издавать свое видение нет. Эта работа требует больших затрат. Это не просто так. Надо привлечь крупных ученых.